Бей в точку - Страница 41

Студент-практикант, коротышка филиппинец, закатывает глаза.

— Что? — обращается к нему Френдли. — Вы шокированы? Здесь нельзя произносить слово «гей»? Переживайте по этому поводу в свободное время. За работу. Констанция, включите, пожалуйста, музыку. — Это он уже операционной сестре.

Та направляется к стоящему на одной из тележек бум-боксу, и вскоре из динамиков раздается песня группы «U2» про то, как Мартин Лютер Кинг был застрелен ранним утром четвертого апреля.

Вообще-то Мартина Лютера Кинга застрелили вечером, даже по дублинскому времени, но «Великие хиты U2» для нас, медиков, это своего рода канон. Все хирурги-неафроамериканцы старше сорока постоянно слушают этот альбом. Хорошо хоть не «Coldplay», и на том спасибо.

Мы с операционной сестрой накрываем Скилланте голубой бумажной простынкой, в которой сестра вырезает ножницами кусок в районе брюшного отдела. На обнажившийся участок кладем квадрат из полимера, смоченного йодом. Полимер растворяется в морщинках кожи.

А в это время Френдли степлером пришпиливает листок бумаги к телу больного. Когда видишь это впервые, испытываешь шок, хотя этот ущерб несопоставим с хирургическим вмешательством, под чем подпишется любой зубр. А заодно и новички, желающие выглядеть зубрами.

Пока Френдли заканчивает приготовления, в операционную заглядывает еще один мой студент и говорит мне на ухо:

— Падение с пятого этажа заканчивается полулетальным исходом, сэр.

Иными словами, если из окна пятого этажа выбросить сто человек, половина из них выживут.

— Ни хрена себе, — бормочу себе под нос. — Я вышвырнул Скинфлика с шестого, и он выжил?

Эта история не дает мне покоя.

— Что обычно является причиной смерти? — спрашиваю.

— Разрыв аорты, — отвечает мой студент.

— М-м-м. — Аорта, самая крупная артерия, — это, в сущности, такой вытянутый в длину воздушный шарик, из каких педофилы любят скручивать фигурки разных животных. Поскольку аорта заполнена кровью, неудивительно, что от удара она разрывается. — А еще? — спрашиваю.

— Травма головы и кровопотеря при разрыве внутренних органов, — добросовестно отчеканивает студент.

— Хорошая работа.

От всех этих мыслей мой рот полон желчи. Хотя скорее оттого, что полчаса назад я проглотил сразу четыре моксфена. Зато голова ясная.

— Результаты лабораторного анализа вашей крови после инцидента со шприцем пока неизвестны, сэр.

— Не бери в голову, — успокаиваю я его, хотя, по правде сказать, предплечье у меня дергает. Но взятую у Эссмана пробу, вероятнее всего, кто-то давно выбросил в корзину, так что вряд ли она дошла до лаборатории. В противном случае рабочий день слишком многих людей увеличился бы на целых пять минут.

— Ближе к делу. — С этими словами Френдли отпихивает ногой стульчик с перекладиной для ног и занимает командирское место справа от больного, после чего студент-практикант пододвигает его вместе со стулом ближе к месту действия. Я становлюсь слева от Скилланте. Операционная сестра уже сидит в головах, рядом с ней, на разных уровнях, подносы с инструментами.

— Итак, внимание, — говорит Френдли. — К пациенту из категории ИПХ вроде бы надо отнестись с повышенным вниманием. Как к копу, остановившему патрульную машину у раздаточного окошка фастфуда. Но у нас не «Макдоналдс», так что будем профессионалами.

— Что такое ИПХ? — спрашивает мой студент-практикант.

— Иск о преступной халатности, — объясняет Френдли. — Претензии урегулированы в судебном порядке. Девять лет назад.

Я благодарен своему студенту за заданный вопрос, так как тоже не врубился, что имел в виду Френдли. Но у меня явно нелады с концентрацией внимания. Это все моксфен. Я словно потерял сознание на какую-то долю секунды.

— Синьор? — обращается ко мне Френдли.

Я стряхиваю с себя оцепенение.

— Ручку.

Через секунду она у меня в руке, причем уже без колпачка. То ли медсестра проделала это с такой скоростью, то ли я опять на мгновение вырубился. Короче, мрак.

Я разглядываю брюшную полость Скилланте в ожидании, что сейчас последует вертикальный разрез. Горизонтальные я видел только при кесаревом. А вот каким он должен быть, бог весть.

Я вожу ручкой в воздухе над животом больного с видом человека, принимающего важное решение. Наконец Френдли не выдерживает:

— Давайте уже.

Я провожу линию из некой точки под нижними ребрами до самого лобка Скилланте. Пупок я обвожу кружком — если по нему полоснуть, в прежнем виде его уже не восстановишь.

Я возвращаю ручку операционной сестре и говорю:

— Нож.

ГЛАВА 16

В день атаки на Ферму я условился с посыльным, что он заберет меня на заправочной примерно в десяти милях на север, в полтретьего пополудни. В шесть утра я был уже на месте. Когда посыльный приехал в назначенное время и встал, как было ему велено, возле телефонной будки, чтобы дожидаться моего звонка, я подкрался к нему сзади, левым локтем надавил на грудную клетку, а правой рукой зажал подбородок. Паренек одеревенел.

— Все нормально, — говорю. — Расслабься. Главное, не оборачивайся и не пытайся меня разглядеть. Все идет по плану.

— Да, сэр.

— Сейчас я тебя отпущу, и мы направимся к твоему грузовику.

Я все время держался сзади. Когда он остановился перед кабиной, я сказал:

— Держи окно открытым и включи одометр. Когда набежит шесть миль, дашь мне знать. — С этими словами я перемахнул в кузов и растянулся, как на ложе. Спиной привалился к заднему стеклу, а ногами уперся в ящики с продуктами. На мне были бейсболка Университета Массачусетса, фуфайка с поднятым капюшоном и длинное кашемировое пальто. Идея заключалась в том, чтобы выглядеть как типичный студент, чью личность установить невозможно.